С.Б.Абрамзон Страницы моего детства

страница 2

 предисловие
 стр.1
 стр.2
 стр.3
 стр.4
 стр.5
 стр.6
 стр.7
 стр.8
 стр.9
 стр.10
 стр.11

 на главную страницу

Нема, Сарра, двоюродная сестра Соня и Семен В реальности все стало на места еще не скоро. Ночью нас разместили в двух соседних комнатах низкого, вросшего в землю барака, - предполагалось на несколько дней, - квартира на втором этаже нового здания аптеки, предназначавшаяся нам, еще не была готова для заселения, - из-за недоделок в подвале складом служила наша будущая квартира. Было ясно, что ждать придется долго, но стало ясно и другое: было, право, было, ради чего ждать, - нас ждали - вернее, мы ждали их, - просто царские хоромы! Даже наша просторная клинская квартира показалась бы тесной, - четыре больших комнаты, большая кухня и огромный коридор, да ко всему еще две закрытые веранды и балкон!

Когда мы вечером собирались все вместе за ужином, - а это была незыблемая традиция семьи, - мы, дети, с жаром обсуждали перспективы заселения "нашей" квартиры. С количеством и составом обитателей каждой комнаты разногласий не возникало, тут все было ясно: мы, трое мальчишек, занимали одну из комнат, вторую - сестра, третья - спальня родителей и, наконец, четвертая - столовая. Страсти разгорелись вокруг комнаты с верандой, на которую, естественно, претендовали больше всего мы - мальчишки, - ведь нас было трое, а сестра на такую же комнату - одна. Теперь уже можно признаться, что не столько даже веранда, хотя и она тоже, сколько расположение этой комнаты в квартире привлекало к ней наш особый интерес, - она находилась в самом дальнем конце коридора, вдали от всего и, особенно, от спальни родителей и общей столовой. Как теперь понимаю, именно это обстоятельство привлекало пристальный и вполне понятный интерес к ней других заинтересованных сторон переговорного процесса, - сестра была уже вполне взрослой девушкой, - тут все понятно, - оставлять троих мальчишек без надлежащего надзора и контроля не могли себе позволить родители, - теперь-то понимаю, как они были правы.

Мы не были разбойниками, но и ангелами далеко не были тоже, и нашей инициативы и кипучей энергии вполне хватило бы, чтобы если не взорвать дом, то хотя бы перевернуть его вверх ногами или спалить частями, особенно в сотрудничестве с товарищем моего старшего брата - Толькой Остаповым и моим другом Олегом. Мы как раз тогда такими идеями болели, строили разные штуковины с реостатами, моторчиками и другими электрическими потрохами, без конца жгли пробки и дважды чуть не наделали пожар. Остались еще не освоенными взрывчатые вещества, к которым тоже уже подбирались, прослышав про удивительные свойства бертолетовой соли. Родителям повезло: учительницей химии была у нас Мария Ивановна - жуткая зануда и бездарь, сумевшая в короткое время привить всем нам полное и стойкое отвращение к химии как таковой, и мы оставили эти эксперименты, пожалуй, навсегда.  

Только два обстоятельства позволили разрешить проблему нашего расселения без большого скандала и слез, и мы сдались добровольно. Компромисс был найден в том, что нам в придачу отдавалась вторая веранда с выходом на лестничную клетку, что вполне удовлетворило наши тайные желания удаления и уединения, т.е. ухода от постоянного наблюде­ния родителей! А во-вторых, мы любили свою единственную старшую сестру и вовсе не искали конфликта с ней, больше того, лично я испытывал даже нечто, подобное угрызениям совести за возникшее противостояние, но ... уступить в столь важном стратегическом вопросе без боя было выше и моих сил.

Как всегда бывает в таких случаях, достигнутое соглашение сразу сняло напряжение и восстановило привычный мир и покой в доме, да настолько, что, расслабившись, отец пообещал даже в придачу отгородить для нашей мастерской тупиковый "аппендикс" в коридоре. Значение этого акта оценить нам удалось уже потом, - надо сказать, что отец никогда не бросал слов на ветер, - и у нас, действительно, появилась своя мастерская с естественным освещением, - тупиковый конец коридора заканчивался окном в торцевой стене, но ради только этого... весь коридор оказался без света. Ничего, когда и кому было нужно - включали свет в коридоре. Ай да папа! Ай да умница, - в его доброте никто и не сомневался. Это, правда, не избавило нас всех от очков, но тут уже сказалась плохая наследственность по маминой линии. Самое интересное, что все эти споры - раздоры велись еще задолго до того, когда сам "медведь" был убит. Все это время мы продолжали ютиться в отведенных для нас двух комнатах в бараке, куда той ночью въехали.

Из новаций в той обстановке, что я застал, проснувшись после мертвецкого сна, было разве то, что пришлось и все-таки удалось изменить положение кровати с вертикального в горизонтальное, что давало возможность хотя бы ночью использовать ее по назначению. Днем она служила другой важной цели: давала возможность некоторого перемещения по отведенной замкнутой территории в нашем временном жилище, в котором и потолок, даже для меня, был совсем тогда близко. Именно поэтому установить буфет в его полный рост, совсем даже небольшой, не удавалось. Самое большое, на что хватало нашей изобретательности, это водрузить вторую его половину на нижнюю поперек ее законного положения, что дало возможность, пусть и с некоторыми неудобствами, забить его внутреннюю утробу всякой домашней дребеденью. Найти что-нибудь в этом хаосе было практически уже делом случая либо большой удачи, - даже предмет, который просматривался невооруженным глазом, просто не поддавался отделению без риска разрушения всей этой замысловатой конструкции, не исключая и самого хранилища.

Зато, когда через два месяца наступил долгожданный день нашего переселения, проблем с размещением не возникало, все сразу находило свое место, и наступил такой простор, что голоса наши в квартире раздавались, как в лесу, - это было так непривычно и так радостно, что аж захватывало дух. Оказалось, что все наши вещи вместе со всей наличной мебелью оди­ноко разместились по уголкам просторных комнат, вовсе не нарушая их первозданной пустоты.

Наш нехитрый, но многочисленный, как нам казалось в бараке, скарб утонул в этом просто фантастическом просторе. И только установленный, наконец-то, на место наш царственный диван - наша тайная и законная гордость - (до того, как мы незадолго до переезда из Клина купили его у начальника местной милиции, он при реставрации Красной комнаты Екатерининского дворца за непригодностью к реставрации был заменен новой копией) означал, что скитания закончены и наступает период оседлой жизни. И только он один своим внушительным размером и роскошью ковровых подушек и валиков не только не тонул в пространстве, а, наоборот, подчеркивал контраст - вопиющего его, воистину царского, величия с кажущимся рядом с ним убогим жилищем, которое для нас было наоборот... царским!

Постепенно все становилось на свое место. Новая жизнь началась. Она манила и увлекала своей загадочностью и ожиданием чего-то светлого и радостного. "Счастливая, невозвратимая пора ..." продолжалась и очень скоро, действительно, принесла много новых ощущений и радостей. Одной из них стала тоже совсем еще новая и замечательная школа. Может быть, еще и потому, что она так же, как и новая аптека и наша квартира на ее втором этаже, еще пахла краской и всеми дивными запахами свежести и новизны. Даже то, что в школу пускали только в тапочках, которые нужно было носить с собой, как маленьким, в мешочке на виду у всех, не омрачало этой радости. Входили мы в нее, как во Дворец, в Храм! И в самом деле, какой-то то ли щедрый, то ли расточительный хозяин не поскупился на ее убранство: мраморные колонны, блестящие, как зеркало, натертые до блеска паркетные полы, отполированные и покрытые лаком перила лестниц. Это уже потом на них понаделали безобразные нелепые шишечки, назначение которых не вызывало сомнений, но послужить им пришлось очень недолго, - были выворочены с корнем, дабы не мешали свободному скольжению, и только поспособствовали тому, что не одни наши штаны пострадали от нарушения их первоначальной великолепной скользкости, но и... то, на что их, как правило, надевают учащиеся обоего пола, - девчонкам спускаться по перилам этой лестницы нравилось ничуть не меньше, чем мальчишкам.

С первого посещения школы я сразу и надолго ощутил себя в ней счастливым. Меня привлекало в ней все: от непривычного торжественного интерьера, строгих правил и, как мне казалось, совсем уж необычных не только учителей, но и самих школьников. Ничего подобного в Клинской железнодорожной школе, в которой проучился два года, не было. Старое запущенное здание школы было когда-то, очевидно, переоборудовано из одного из пристанционных строений, то ли депо, то ли мастерских. Было тесно, темно, сыро и неуютно, и это, естественно, не могло не накладывать отпечатка на нас самих: мы ходили хмурые, мрачные, а в то время еще и голодные, и только и жили надеждой на большую перемену, когда наш класс поведут в соседнюю со школой столовую, где накормят традиционной перловой кашей с крошечным кусочком маргарина или, на худой конец, гороховым супом с плавающим по его поверхности, как керосиновое пятно, жиром со странным и противным запахом, и нальют каждому в его кружку полстакана молока, всегда голубоватого цвета.

У меня и сегодня не возникает сомнений в том, что его голубизна не была следствием бессовестного обкрадывания нас, детей, - тогда еще не было распространено то беспредельное воровство, что появилось, выросло и стало неотъемлемой частью общественного питания уже потом, - просто не хватало самого молока. Шел 1936 голодный год. На наших глазах происходили многие странные события, - мы видели, как провозили через Клин убитого Кирова, мы видели, ощутили и пережили сначала оцепенение, а потом и ужас от судьбы несчастных "лишенцев", вместе с которыми гнил и погибал наш Круглый сад, а по всей стране звучали бодрые песни и марши, страна строила счастливое будущее. Но через весь этот энтузиазм гигантских строек и всеобщий подъем боевого духа нет-нет да стали проступать какие-то пока еще не очень понятные события и настроения. Изо всех щелей почему-то стали вдруг видеться бесчисленные враги. То и дело на обложках тетрадей пропадали портреты и целые картинки. Зараженные подозрительностью и движимые революционной бдительностью, к чему нас то и дело призывали все вокруг, мы тщательно выискивали замаскированные фашистские знаки и карикатуры наших любимых вождей на любой картинке наших школьных учебников и тетрадей, то находя их в зарослях дуба зеленого, что у лукоморья, то в перовской "Тройке" или репинских "Бурлаках". Потом в школу то и дело кто-то стал приходить в слезах и очень неохотно, а чаще просто не делился своими, тогда казавшимися очень частными, неприятностями.