С.Б.Абрамзон Страницы моего детства

страница 9

 предисловие
 стр.1
 стр.2
 стр.3
 стр.4
 стр.5
 стр.6
 стр.7
 стр.8
 стр.9
 стр.10
 стр.11

 на главную страницу

На станции и вокруг нее творилось что-то невероятное: шум, гам, детский плач, лошадиный храп, лязг тормозов и визг клаксонов, - все слилось в какой-то общий безумный и непостижимый для обычного восприятия звуковой бедлам!

Очень скоро и нам пришлось привыкнуть ко всему этому, - это и был один из подлинных звуковых фонов настоящей, всамделишной, страшной всеобщей беды-войны! Состав, поданный еще с утра под эшелон для эвакуации населения из близлежащих к линии фронта районов, состоял из старых разбитых товарных вагонов, наспех приспособленных под теплушки. Собственно теплушками они и не могли служить, в них не было никаких печек, как их раньше называли - "буржуек". В них были просто сколочены деревянные нары, позволяющие использовать их высоту в три яруса. Все вагоны были уже забиты до отказа.

Нам повезло, нас впустила к себе в последний вагон очень милая молодая офицерская жена, ехавшая с совершенно очаровательным четырехлетним мальчишкой, назвавшимся "Асеев-лейтенант", и еще с целой большой группой детей из детского дома, которых она сопровождала по поручению военкомата, все это были уже осиротевшие дети офицеров. Думаю, что она преследовала и другие, совершенно ее оправдывающие цели: ей необходима была помощь. А нас было, помимо двоих взрослых, еще и три почти взрослых мальчишки. Она не ошиблась в нас, все мы в дороге очень подружились и поддерживали друг друга в нелегком пути. А путь был странным, извилистым и помимо того, очень трудным, еще и очень длинным. Южные дороги были уже перекрыты и перенапряжены, поэтому нам предстояло проехать по Подмосковью. Эшелон тронулся поздно заполночь и двигался, останавливаясь то и дело у каждого столба. В Узловой к нам прицепили еще четыре переполненных вагона. Только на третьи сутки мы добрались (всего!) до Подмосковного Ряжска, а наутро впервые испытали весь кошмар воздушной тревоги в пути. На этот раз все обошлось без жертв. Но крики и стоны детей и стариков не забудутся никогда. В Ряжске мы узнали, что после нашего отъезда на другой день в Болоховку со стороны Косой Горы вошли немцы.

Наш эшелон очень медленно, петляя и изворачиваясь, словно нехотя, пробирался на восток. Только на двенадцатые сутки была Казань. В Зеленодольске мы сошли, - дальше нам предстояло уже на местном поезде добираться в места нашей эвакуации - в Марийскую республику. Трогательным, но тяжелым было прощание с нашими попутчиками, особенно с Алешей - "Асеевым-лейтенантом", который ни за что не хотел нас отпускать, да и бедняги детдомовские ребятишки, что постарше, сгрудившись в кучу, протягивали нам руки и не то что плакали, а... жалобно скулили... И долго еще, когда эшелон тронулся, из окошка и дверей вагона торчали машущие нам худенькие ручки, - последнее, что нас соединяло с Болоховкой, а нас, мальчишек, с детством.

Наконец, поезд, издав последний прощальный гудок, скрылся за поворотом, - он медленно спешил на восток, увозя с собой многие судьбы многих людей. Счастья тебе, "Асеев-лейтенант"! Счастья всем вам, мои маленькие добрые попутчики! Может быть, вспомнив когда-нибудь про наши игры и забавы, загадки и задачи, которыми мы пытались вас развлечь и утешить в пути, вы снова улыбнетесь вашими милыми улыбками... Мне - старику - и этого было бы довольно сегодня для того, чтобы не считать свою жизнь совсем уж не состоявшейся... Где-то вы все теперь, последние свидетели моего оборвавшегося детства...


"...Но лишь о том жалею часто,
Что детство вдруг оборвалось
Так сразу, будто бы напрасно,
А не естественно прекрасно
Оно когда-то началось..."